Боль, не имеющая границ

Мовлид родился 23 февраля 1940 года в городе Грозном. Родители его жили на Пролетарской улице. По рассказам мамы он помнил, что отец его работал на заводе, но на каком, точно не знал. Ему говорили, что завод был «уггара йоккха» — самый большой, потому можно предположить, что это был «Красный Молот».

По соседству с ними жила еще одна чеченская семья, он не помнил, как зовут старших, но никогда не забывал имя их дочери. Ее звали Седа, и они часто играли вместе. Вечером каждый четверг, а то и в другие дни, она приходила к ним с полной тарелкой вкусной еды.

Мовлид спрашивал у мамы, почему так долго не возвращается с работы отец, и почему девочка часто носит им еду. Мама объясняла, что отец хочет, чтобы они жили лучше, поэтому работает и днем, и ночью, но когда он вернется, у них тоже будет много еды и много игрушек. Малыш просил передать Даде, что ему не нужны игрушки, пусть он скорее приходит домой.

Про еду, что носит Седа, мама рассказывала, что души людей, ушедших с земли на небеса, всегда по четвергам возвращаются домой и какое-то время в этот вечер бывают дома. «Мы их не видим, но они нас видят и радуются, если их близкие дают милостыню соседям. Возвращаясь к себе, они держат руки так, словно в них несут наше подаяние. Когда кто-то забывает что-либо дать соседям, они возвращаются грустные и унылые.

Когда вырастешь большой, а мы с Дадой уйдем на небеса, не забывай о нас и не забывай каждый четверг, — всегда добавляла она». Мовлид отвечал маме, что они всегда будут вместе, а если надо, то уйдут на небеса тоже вместе.

Мовлид был любознательным мальчиком и всегда задавал вопросы. Как то он спросил у мамы, что делать, если, как и у них, у людей мало еды. Мама ответила, что вместо еды можно подарить доброе слово или улыбку. С тех пор Мовлид старался дарить улыбку каждому, кто встречался на его пути.

Мальчик не знал, что такое война, а мама не хотела его расстраивать, потому и придумала историю с деньгами, которые собирает отец. Ее муж, участник войны с финнами, теперь был уже на другой, более страшной войне, и много месяцев она не получала от него вестей.

По соседству с ними жил военный, русский, который знал отца Мовлида. Однажды днем он пришел к ним и тихо, чтобы не слышал сын, стал разговаривать с его матерью. На следующий и в последующие дни, оставляя сына у соседей, мама уходила на базар. Мальчик замечал, что с каждым днем в их доме исчезают мебель, посуда, подушки. На вопросы сына мама отвечала, что папа хочет, чтобы они переехали к нему, что он купил большой дом, поэтому она продает ненужные вещи.

В один из дней к ним рано утром пришли военные, они не были добрыми, как их сосед, а вели себя грубо. Мовлид пытался раздобрить их своей улыбкой, но те сначала не реагировали, а потом один из них сказал: «Ты что скалишься, бандит?».

Мовлид знал русский язык, но слово «бандит» слышал первый раз и не понимал его смысла. Однако по грубому поведению военных понял, что их лучше оставить без подаяния и решил не улыбаться им.

Мама вела себя спокойно, сына тоже попросила об этом. Она сказала, что они уже едут к отцу, а солдаты будут их провожать. Мовлид был рад, что он, наконец, увидит своего отца и скажет ему, как он скучал без него все эти годы.

В вагоне было холодно, многие женщины и дети плакали, мужчины сидели, уставившись в одну точку, и читали молитвы. Женщины разместились в одной стороне, мужчины — в другой, в самом углу были старые и больные. Все заботились друг о друге, каждый старался помочь другому.

Мовлид сидел рядом с мамой, прижавшись к ней, он спросил:

— Эти дяди и тети тоже едут в наш дом?

Мама отстранила его и тихо шепнула на ухо: «Здесь сидят старики, при них стыдно обнимать свое дитя!».

В вагоне было так тесно, что даже шепотом сказанные слова были слышны. Человек, сидевший рядом с ними, расстегнул свою шубу, прижал к себе Мовлида, укутал его тепло и стал рассказывать сказку. Он знал их много и рассказывал всю дорогу, пока они ехали.

Эшелон остановили на третьи сутки, и им впервые открыли двери. Отходить от вагонов было запрещено, вокруг стояли вооруженные солдаты. Мовлид не понимал, почему некоторых людей чеченцы снимают осторожно, поддерживая руками, а других солдаты грубо бросают в сугроб. Людей, которых снимали чеченцы, снова заносили в вагон, люди выброшенные солдатами, оставались лежать в снегу.

Перед каждой остановкой некоторых лежащих стариков и женщин укрывали, солдатам говорили, что они спят. Мовлид удивлялся, почему они спят так долго, и даже не переворачиваются с боку на бок. После каждой остановки в вагоне людей становилось все меньше.

Мама Мовлида уже со второго дня пути лежала, свернувшись калачиком. На первой остановке она вышла, потом уже нет. Она лежала, молча глядя на сына, с влажными глазами. Все, что было съедобное, она отдавала сыну. В один из дней она медленно прошла в угол, позвала туда сына и сказала.

— Я тебе расскажу самое важное, что ты обязан помнить всю жизнь. Слушай меня внимательно. Я не знаю, смогу ли я быть и дальше рядом с тобой. Ты мужчина, ты чеченец, а чеченцам стыдно быть слабым, особенно на глазах твоих врагов. Ты видишь, как мужчины себя ведут, они никогда не плачут. И ты не должен. Будучи старыми, не имея сил, они помогают и поддерживают других. Здесь мало кто знал друг друга, они познакомились в вагоне, они все твои братья и ты их брат. Это не только едущие с нами. Тебе каждый чеченец брат и каждая чеченка сестра. Такими будут все, кого ты встретишь на жизненном пути. Они тебя никогда не бросят в беде. Твоему отцу и мне будет стыдно, если ты не будешь похож на них. Отец твой воюет на фронте, и мы не едем к нему, нас везут в чужие земли. Никогда не верь тому, что говорят эти солдаты, ни твой отец, ни твой дед, ни один из чеченцев никогда не были предателями. Наш сосед, военный, мне по секрету сказал, что нас будут выселять, и предложил продать домашние вещи и взять с собой деньги. Он работает в военкомате, он знал, где твой отец, он хороший человек, поэтому и помог нам. Деньги у меня, но сейчас я завяжу их на твоем теле, только не говори солдатам. Аминат, что присматривает за тобой и помогает, знает о нас все, слушайся ее и обращайся к ней, словно это я. Если с ней что-то случится, обращайся к любому из чеченцев. Они и сами за тобой присмотрят, но и ты старайся помочь старым. Ты же у меня взрослый и сильный. Твой отец тебя найдет, куда бы нас ни повезли. Он тебя очень любит, он может задержаться, но никогда не оставит одного.

— Мама, я не хочу, чтобы ты уходила без меня. И куда ты уйдешь, когда двери закрыты и нас охраняют солдаты?

— Я по своей воле не уйду. Но даже если это и случится, то помни, что я сверху буду постоянно смотреть на тебя, охранять тебя, проверять, как ты выполняешь мой наказ.

Мама Мовлида умерла еще в пути. Мальчик видел, как ее выносили, но думал, что, как и некоторых других, ее снова занесут в вагон. Этого не случилось. Слезы лить ему было стыдно, он боялся, что мама будет недовольна и держался как мог. Подойдя к заткнутой тряпками дырочке, он вытащил ее и стал всматриваться, желая запомнить место, где высадили маму. Он решил, что обязательно вернется сюда, найдет ее и заберет с собой. Всю жизнь перед его глазами стоял одинокий станционный дом, выкрашенный в светло-синий цвет, вокруг которого было одно поле.

Все в вагоне знали историю Мовлида, и каждый рассказами отвлекал его от грустных размышлений. Но для него уже родным стал Гака, что согревал его своей шубой. Мовлид спал в его объятиях, он помнил даже запах от его шубы, поэтому, повзрослев, купил себе подобную. Ему думалось, что так же, как и Гака, передаст ее тепло другому ребенку.

Ранним утром состав прибыл на станцию. По договоренности старших, Мовлида с собой решил забрать Гака. Но солдаты были осведомлены обо всем, что происходит в вагонах, не хуже едущих в них. На станции они первым делом забрали мальчика и передали в руки других солдат, что встречали их на месте.

Мальчика поместили в детский дом соседнего района, а всех взрослых увезли в другом направлении. Кроме Мовлида, здесь были и другие дети чеченцев. Были совсем маленькие, которые не знали ни имен своих, ни фамилий.

Ситуацию с изъятием чеченских детей знали все. Уже с первых дней из уст в уста, от населенного пункта к другому пункту, передавались известные данные о наших детях и детских домах. Каждый чеченец, узнав, что рядом с ними есть детский дом, всегда присматривался к детям, пытаясь определить, есть ли среди них чеченцы. Проще было с более взрослыми детьми, они умели разговаривать, сложнее с малышами. Было много случаев, когда сердобольные воспитатели сами указывали на наших детей. Пусть Всевышний воздаст им добром.

Получив сведения о детях, их забирали в чеченские семьи, им пытались помочь все, кто проживал поблизости. Одновременно данные о них сообщали по другим районам и областям, желая найти их родных и близких. Иногда находили, чаще нет. Я сам помню, как, будучи шестилетним мальчиком, проходя с мамой мимо прогуливающихся из детсадов детей, она по-чеченски обращалась к ним, пытаясь узнать, есть ли среди них наши. 

Но вернемся к Мовлиду. В детдоме он находился уже полгода. Все люди, что были с ними в вагоне, искали пути, чтобы его забрать. Разумеется, что он должен был быть принят в семью Гаки, как и было условлено. Как известно, ссыльные народы не могли покидать населенный пункт без позволения коменданта. Много случаев было, когда нарушителей ловили и сажали в тюрьму. В те годы в местах заключения собралось несметное количество высланных с Кавказа народностей, и все они были очень дружны между собой.

Гака до выселения работал в НГДУ «Октябрьнефть», хорошо говорил на русском языке и смог найти подход к вновь назначенному коменданту. При его поддержке и вместе с ним они поехали в тот детский сад. Успели очень кстати. Опоздай они на один день, Мовлида могла забрать другая чеченская семья, в которой ему, возможно, тоже было бы хорошо, но Гака был ближе и роднее.

Оба сразу узнали друг друга, Мовлид бросился в объятия старика и не отпускал его, крепко уцепившись худенькими руками в самое дорогое существо, которое у него осталось на земле. Не только воспитатели, но и фронтовик-комендант стоял, роняя слезы. Первый раз после ухода матери плакал Мовлид, он всегда держался, чтобы не быть слабым.

Перед их уходом заведующая детским домом завела Гаку в кабинет и передала ему сверток. Она сказала, что они были обнаружены на нем и что все деньги целые. За многие месяцы, в которых не было места человеческому теплу, Гака не выдержал и дал волю слезам. Они шли из глаз сами. Потом, извинившись за свою слабость, он обнял женщину, поблагодарил ее, и они поехали домой.

В жизни каждый добрый поступок, каждое ласковое слово, обращенное к ближнему, вернется многократным добром. Доброта, проявленная в Грозном работником военкомата, воспитанность молодой матери, сочувствие коменданта и честность заведующей детским домом, все это вылилось в то, что Мовлид стал настоящим человеком. Сведений об отце он так и не узнал, но верил, что будь он жив, обязательно нашел бы его. Всю жизнь он помнил слова матери и всегда верил, что она и отец следят за ним и оберегают его. Особенно внимательным был Мовлид к вечеру и ночи под пятницу.

По злому навету бессердечных людей он лишился родины, за которую отдал жизнь его отец, лишился любимой матери, но Милостивый и Милосердный Аллах дал ему замечательных людей в лице Гаки и его супруги Хадижат. Он прожил жизнь, убеждаясь в правоте мамы – в каждом взрослом чеченце он находил отца, в каждом ровеснике и ровеснице находил братьев и сестер. Таковы были, есть и обязаны быть все наши братья по ссылке, к каким бы народам они не относились.

Мы претерпели страшные удары судьбы, после которых некоторые и не смогли бы восстановиться. Мы справились с этим. Но сохранилось ли в нас единство, сплоченность, любовь к ближнему, о чем так заботились чеченцы в те далекие, незабываемые годы?

Такие ли мы сегодня? Не будет ли нам стыдно перед теми, чьи кости разбросаны от гор Кавказа до степей и в степях Средней Азии? Не будет ли стыдно перед отцами и дедами, матерями и бабушками, что смотрят на нас сверху, к которым и мы отправимся, каждый в свой срок?

Есть выражение: «Жить за себя и за того парня», оно не полно для изгнанных с родины народов. Следует добавить — «Любить и беречь каждого».

Аллах Дала барт ца1 бойла вай! Вовше дезар, дашар лойла вайна Дала!

Муса Асхабов.